Датский уполномоченный соглашался, чтобы в русском экземпляре на первом месте стояли подписи русских уполномоченных, но требовал, чтобы в датском на первом были подписи датских. Русские министры уступили, но прибегли. к следующей уловке: канцлер подписался и. приложил свою печать на последнем месте, выше его подписался подканцлер, на первом месте — датский посланник; «этим русские хотели намекнуть, что последнее место они считают первым и обратно». Любопытный случай местничества произошел при пожаловании Меншикову датского ордена Слона. Датский посланник предварительно взял с Меншикова обязательство отдавать предпочтение этому ордену перед всеми остальными, не исключая ордена Андрея Первозванного. Меньшиков схитрил и стал носить оба ордена попеременно. Даже сам Петр не отрешился еще от старинных понятий чести. При приеме иностранных послов он не имел при себе «ни шляпы, ни другого чего, чем покрыть голову», очевидно, чтобы не снимать шляпы при произнесении чужого титула. Стоял царь под балдахином у самого края, не оставляя для посла места около себя. Все эти ухищрения, к которым прибегала еще в первое десятилетие XVIII в., были лишь пережитками прошлого, чуждыми деятельной натуре Петра, который тяготился ими и скоро совсем от них отказался. Что касается иностранных послов, то с ними обращались порой не с тем уважением, какого требовал царь в отношении собственных послов. До приезда в столицу их окружали по-прежнему самым бдительным и придирчивым надзором, их служителей не выпускали со двора, а сами послы могли выходить лишь с разрешения местного коменданта.
Не сразу выработалось и необходимое для ведения широкой политики дипломатическое умение. Очень неодобрительно отзывались в 1708 г. министры Людовика XIV о русских послах, приезжавших во Францию, которые, по их словам, «ничего не искали к пользе государя своего у короля и только делали гордые запросы». Характерна, однако, большая осторожность русских дипломатов: они редко соглашались давать ответы в письменной форме, не желая связать себя этим. Дипломатические приемы в некоторых отношениях напоминали приемы, существовавшие в XVII в. В 1710 г. царские министры требовали, чтобы Юль представил им зашифрованное полномочие с переводом на обороте; когда он отказался на том оснований, что это значило бы выдать ключ к шифру, ему с Деланным простодушием отвечали, «что особенной беды в этом не было бы, так как между царем и королем датским не должно существовать никаких тайн».
Таковы были кадры, с которыми Петр начинал свою дипломатическую работу в совершенно новых по обширности и смелости масштабах. Тем более поражают те быстрые успехи, которые делает молодая петровская дипломатия. Ко второй половине царствования Петра уже вырастает новое поколение умелых и тонких дипломатов, которые отлично ориентировались в международных отношениях и действовали и с большой ловкостью, и с незаурядным тактом.
Выдающимся дипломатом этого времени, умело и с достоинством защищавшим интересы России, был Б. И. Куракин, долгое время занимавший пост посла в Голландии, неоднократно выполнявший важнейшие поручения Петра I в Англии, Ганновере, Франции, на Утрехтском конгрессе. Куракин по существу являлся как бы заместителем канцлера за границей.
К нему писали и по его «совету» действовали русские представители в других странах Европы.
Талантливым сотрудником Петра на дипломатическом поприще был умный и твердый П. А. Толстой, ряд лет отстаивавший интересы России на трудном и даже опасном посту посла п Турции, добившийся возвращения в Россию из австрийских владений царевича Алексея и ездивший в 1719 г. в Берлин со специальной миссией — удержать прусского короля от заключения сепаратного мира со Швецией и союза с Англией.
Из других русских дипломатов времен Петра следует отметить Г. И. Головкина, А. А. Матвеева, В. Л. Долгорукого, уже упоминавшегося А. И. Остермана и П. П. Бафйрова.
Русская дипломатия в этот период сделала поразительные успехи. Инструкция, данная Петром в 1718 г. уполномоченным на Аландском конгрессе, является, несомненно, образцом дипломатического такта и искусства. Петр предлагает «шведских уполномоченных глубже в него циацию ввести... и весьма ласково с ними обращаться». В основу переговоров должно быть положено стремление «не только со Швециею мир заключить, но и обязаться дружбой».