Фомин ответил, что «во всей вселенной у великих государей того не ведется, которые посланники и гонцы от великих государей к великим государям посланы бывают, что им до земли кланяться; подобает то делать подданным». Еще в 1654 г. посланника Баклановското «думные люди» императора германского спрашивали: «Как вы будете у цесарского величества, какую ему честь воздадите и как учнете кланяться?» Баклановский ответил, что «учиться мы у думных людей не будем... А буде предков великого государя нашего... посланники учились, и то они учинили простотою», т. е. по недомыслию.
Следующим камнем преткновения был вопрос о том. как будет спрашивать иностранный государь о царском здоровье и снимет ли он шляпу при произнесении царского титула. В 1613 г. император, которому представлялся посланник царя Михаила Ушаков, «государеву имени маленько преклонялся и шляпу сымал», а при отпуске «приказывал челобитье сидя». И в следующем году, когда гонец Фомин передавал императору поклон царя, то император, «сидя на месте, тронул у себя на голове шляпы немного, а против... царского именованья не встал». Фомин сделал ему замечание, что он нарушает обычай. Император приказал гонцу продолжать говорить, но Фомин ответил, что ждет, когда император встанет и спросит о здоровье царя. Император велел сказать Фомину, что не помнит, вставали ли его предшественники, когда им передавались царские поклоны, и приказал Фомину идти к себе на квартиру и ждать указа. В данном случае, впрочем, поведение императора объяснялось тем, что Михаил Федорович еще не был признан им официально. В 1667 г. при приеме Потемкина испанский король снял шляпу в ответ на его поклон, но стоял в шляпе, пока посланник произносил «царское именованье». Потемкину разъяснили, что «как-де вы, посланники царского величества, вошли в палату, и королевское величество снял шляпу в то время для брата своего, великого государя вашего, а не для вас посланников». По договору в 1687 г. курфюрст Браиденбургский обязался слушать именование и титул царя стоя, сняв шляпу, «с непокровенною головою» и принимать царскую грамоту своими руками и отдавать ее точно так же.
Порядок принятия царской грамоты и вручения ответной был одним из щекотливых дипломатических вопросов. Русское правительство требовало, чтобы иностранные государи делали это своеручно. Когда в 1614 г. император велел канцлеру взять грамоту у Фомина, то гонец отказался передать ее канцлеру и вручил ее самому императору. Длительный конфликт произошел в 1674 г., когда посланнику П. И. Потемкину император на аудиенции передал ответную грамоту не лично, а через одного из приближенных. На протест русского правительства последовал ответ, что при императорском дворе принято ответные грамоты отсылать прямо на квартиры к послам и что в данном случае сделана была любезность в отношении русского посла.
При представлении иностранным государям послы говорили речи согласно полученному ими наказу, зорко следя, чтобы при произнесении царского титула государь встал. Речь произносилась, если можно так выразиться, коллективно: один член посольства начинал, другие продолжали. Первый посол, «вшед в палату», говорил, от кого и к кому прислано посольство, причем добросовестно перечислял все титулы обоих государей, держа в руках прамоту. На вопрос о здоровье русского государя отвечал второй член посольства: «Как они поехали от великого государя царя... и великий государь наш... дал бог [был] в добром здоровье». Затем третий член посольства говорил, что с ними прислана «любительная грамота». После вручения грамоты преподносились «любительные поминки» (подарки) от царя, преимущественно меха, иногда ловчие птицы. По возвращении послы представляли в Посольский приказ подробнейший отчет о своей поездке в виде дневника, в котором изо дня в день, по «статьям», излагалось все, что они делали, видели, говорили и слышали за границей. Эти так называемые «статейные списки» представляют громадный интерес не только для истории русской дипломатии, но и для пополнения наших знаний по истории тех государств, куда ездили русские послы. Впрочем, в той части, в которой излагался ход переговоров, в статейных списках кое-что, по-видимому, приукрашивалось; иностранных государей нередко заставляли говорить языком «холопов» русского государя, а собственные слова послов излагались в самом выгодном для них свете, «и те все речи, которые говорены, и которые не говорены, пишут они в статейных списках не против того, как говорено, прекрасно и разумно, выставляючи свой разум на обманство, чтоб достать у царя себе честь и жалованье большое» (Котошихин).