Не менее сложен был ритуал приема иностранных послов в самой России. На границе послов встречал пристав, высланный навстречу воеводой пограничного города. Уже тут начинались местнические счеты. Обе стороны зорко следили за тем, кто раньше снимет шапку, и наблюдали за тем, чтобы не сделать лишнего шага навстречу друг другу и ехать «о высокую руку», т. е. с правой стороны, пускаясь на всевозможные хитрости, причем иностранцы бывали изобретательны не менее русских. С момента вступления на русскую почву послы получали «корм» в значительном количестве. Достаточно сказать, что цесарскому послу Мейербергу, приезжавшему к Алексею Михайловичу, полагалось на день по 7 чарок вина двойного, по 2 кружки «ренокого», по 2 кружки романеи, по 17з ведра и
4 кружки различных сортов меду и по ведру пива и т. д. Содержание послов, тем более такое, по их собственному выражению, «изобильное», за счет государства, куда их посылали, было не в обычае в Европе и вызывало изумление, но иногда качество продовольствия было невысокое, и на этой почве происходили недоразумения. В пути за снабжением посольства всем необходимым наблюдал приставленный к нему пристав. Со своей стороны и русские послы за границей пользовались всюду казенным содержанием и даже получали денежные субсидии на дорожные расходы, так как сумм, отпускаемых из приказа, обычно не хватало.
По дороге в Москву послов всюду встречали с почетом, но воеводы не должны были обмениваться с ними визитами, так как твердо держалось правило, что до царской аудиенции никакое должностное лицо не должно с ними видеться. Голландское посольство въезжало в Вологду в 1675 г. «при звуках труб и литавр», в сопровождении выехавших им навстречу дворян и иностранных купцов. В течение всего пребывания оно пользовалось всевозможными знаками внимания со стороны воеводы, который, однако, по указанной причине был лишен возможности «беседовать» с самим послом, а виделся только с лицами из его свиты. Случалось, что по пути представители местного населения обращались к послам с просьбами о заступничестве перед местными властями, и такие ходатайства имели иногда успех.
За несколько верст не доезжая Москвы, посольство должно было остановиться в ожидании разрешения на въезд в столицу. В день, назначенный для въезда, из царской конюшни высылались возки или кареты и верховые лошади. Перед самой Москвой навстречу выезжали новые «московские» приставы. Начинались неизбежные споры и проволочки относительно того, посол или пристав первый выйдет из своей кареты или слезет с коня, и Герберштейн очень хвалится тем., что обманул москвича, сделав вид, что первый готов сойти с лошади. Затем читались от имени царя приветствия, и пристав садился в карету к послу, тоже предварительно поспорив, какое место в ней займет. В 1678 г. спор между польско-литовскими послами и приставами тянулся два часа: «Шествие остановилось, доложили великому князю, и он... решил, чтобы два русских имели в средине поляка, во втором ряду два поляка — москвича» и т. д. С этого момента приставы, или «попечители», как их называли иностранцы, почти не отходили от своих опекаемых, заботились об их устройстве и снабжении, служили посредниками между ними и Посольским приказом и одновременно разведчиками, через которых русское правительство старалось узнать намерения послов и получить сведения об европейской ситуации. Приставы получали соответствующие инструкции из приказа, о чем говорить и как отвечать на те или иные вопросы.
Въезд послов в Москву происходил с-большой пышностью, при большом стечении народа. Вдоль всего пути стояли конные служилые люди и боярские холопы в богатом вооружении, на роскошно убранных конях, и выстроена была пехота со знаменами и пушками. Вся эта обстановка должна была внушать послам представление о богатстве и могуществе Русского
государства.
Уже в XVI в. для помещения особенно часто приезжавших в Москву послов — крымских, ногайских и польско-литовских — существовали особые дворы; остальные располагались в частных домах. G начала XVII в. в Китай-городе, на Ильинке, был устроен особый Посольский двор. Послов стремились изолировать, под предлогом их охраны приставлялась странна, которая никого не пропускала к ним; не разрешалось им и выходить со двора. «Заперли передний двор, — рассказывает участвовавший в голштинском посольстве к царю Михаилу Олеарий, — и.